Читайте! Дэн Блум. Обсуждение статьи Ж-М. Робина "Контакт как источник опыта".
В ответ на «Контакт как источник опыта»:
Дэн Блум «дуэтом» присоединяется к Жан-Мари Робину
Автор: Дэн Блум
Перевод Екатерины Максимовой.
Статья Жан-Мари Робина «Контакт как источник опыта» – важный материал, берущий понятие «контакта», ключевое понятие гештальт-терапии, и дающий нам возможность взглянуть на него с разных сторон. Я с радостью представляю свой отклик на эту статью.
Жан-Мари и я «росли» как гештальт-терапевты на разных континентах, однако были учениками одного и того же учителя: Изадора Фрома. И в Нью-Йорке, и в Европе Изадор обучал точному пониманию гештальт-терапии. Так что из далее изложенного должно стать очевидно, что у нас много общего в нашем понимании гештальт-терапии, даже если наши расхождения также станут очевидными. Мы настолько часто звучим в унисон, что большая часть моего отклика будет фокусироваться на местах наших расхождений, там, где наши идеи могут быть четче различимы.
Поскольку я сказал про нас «в унисон», позвольте мне предложить это как метафору. Считайте все нижеизложенное моей партией в «музыкальном дуэте»[1] с Жаном-Мари, в которой я подхвачу некоторые из его тем с «музыкальными» вариациями, гармонией, аккомпанементом и контрапунктом.
В некоторых местах я разовью идею в ином направлении. Временами я поставлю под вопрос «услышанное». А иногда мой ответ даст возможность различить наши точки зрения.[2]
А затем я добавлю свои собственные идеи, относящиеся к центральной теме его эссе, как если бы я отступил от этого дуэта и сыграл соло.
В его эссе так много мелодий, что мне придется выбрать только некоторые из них. Надеюсь, что наша «музыка» станет чем-то отличным от совокупности ее составляющих.
Я разделяю свою часть этого дуэта на «части», соответствующие названиям разделов в эссе Жана-Мари. И в рамках этих частей я нумерую свои ответы по разделам.
Вводная часть: “Пред-’”
1. «Контакт является наиболее значимой организующей концепцией в теории гештальт-терапии», – вступает Жан-Мари.
Я дополнил это утверждение своим для того, чтобы акцентировать соответствие нашей концепции контакта феноменологии и всем феноменологическим или эмпирическим психотерапиям:
Контакт[3] – это опыт в своей незамедлительности, своей неминуемости, происходящий до организовывания чего-либо или дальнейшего развития; и до появления фигуры/фона как таковых.
С точки зрения генеративной феноменологии (Стейнбок, 1995), (Захави, 2005), контакт является пред-рефлективным и сверхчувственным субстратом, из которого возникают все формы сознания. Опыт, контакт является «пред-гештальтом». Если имеет смысл комментарий персоналиста Вильяма Штерна, что «Не существует гештальта без гештальтера», то не существует и «гештальтера» без контакта. Контакт предшествует организатору/организации опыта.
Контакт является «пред-», как отмечает Жан-Мари. Я сформулирую это феноменологически для того, чтобы посмотреть на гештальт-терапию с точки зрения истории, для того, чтобы определить ее положение в традиции мысли, из которой она развилась. Я считаю, что для гештальт-терапевта очень важно понимать наше место в истории философии и психологии. Я вернусь к этой теме еще несколько раз.
2. Жан-Мари: «…опыт был контактом – и им же станет впоследствии, поскольку именно в контакте и посредством контакта психическое сможет существовать и определять собой последующий опыт».
Опять же, я дополню это важное утверждение феноменологически: Контакт как процесс является непрерывной развивающейся временной последовательностью опыта как такового с контактом, открывающимся для и создающим мир ощущения, чувства, эмоции, движения, мысли, действия и значения, который рефлексивно является будущей основой контакта. Контакт и непрерывный контакт – это функционирование поля организм/среда и self/жизненный мир. Жизненный мир ((Э. Гуссерль, 1936/1970), (Бинсвангер, 1963; М. Хайдеггер, 1962), (Босс, 1983), (Стейнбок, 1995) – это расширение гештальт-терапевтического понятия «поле» в феноменологическом направлении, и я снова и снова вернусь к этому в моей сольной партии нашего дуэта.
3. Когда гештальт-терапевты пишут о вдохновленной оригинальности контакта и, следовательно, гештальт-терапии как таковой, существует вероятность поощрения «исключительности гештальт-терапии» – такого способа мышления о гештальт-терапии, который предполагает в ней миссию спасителя. Это может быть без пяти минут гештальт- фундаментализм или даже фанатизм. Этого можно избежать, понимая контекст, из которого происходят контакт и другие идеи.
«Контакт» Перлза и Гудмена был инспирированным синтезом концепций американского прагматизма, гештальт-психологии и феноменологии. Они принесли свой синтез в мир психотерапии и радикально реорганизовали преобладавший там психоаналитический акцент на персональную интрапсихическую парадигму; их достижение невозможно переоценивать. Хотя дазайн-анализ (Daseinanalysis), к примеру, рассматривал пациента как личность-в-мире (Umwelt, Mitwelt, Eigenwelt, бытие-в-мире) и перевел экзистенциально-феноменологический фокус на психотерапию (Мэй, Эйенджел и Элленбергер, 1958), однако, по большому счету, он оставался верным интрапсихической модели. Несмотря на то, что их идеи не исчерпывались психоанализом, они были в центре внимания до середины 20-го века.
К моменту, когда Гудмен и Перлз представили «контакт» как пред-курсор к психике или разуму, монадический разум декартовского «призрака в машине» подвергался атакам по всем фронтам. К этому приложили руку не только американские прагматики, но и европейские феноменологисты, начиная с Гуссерля, Хайдеггера и Мерло-Понти, которые, с успехом использовав фундаментальные источники прошлых столетий, представили унифицированное понимание человеческого опыта, возникающего от взаимодействия с миром. Self, субъект, дазайн, Эго или субъект, появившийся из ранее недифференцированного мира.
Далее представлены конкретные примеры из источников, без сомнения, хорошо известных Гудмену. В 1934 году известный американский прагматик Джон Дьюи писал:
«Опыт – это нечто, возникающее от взаимодействия организма с окружающей средой: средой как человеческой, так и физической». «Искусство как опыт», стр. 246 (Дьюи, 1934/1980) объясняет роль организма и окружающей среды в последующем возникновении опыта. В курсе лекций, прочитанном в Университете Чикаго, Джордж Герберт Мид развил в «Философии действия» (Мид, 1938) концепцию контакта как части собственного объяснения социального self. Гудмен был знаком с работами и Мида, и Дьюи.
Мы можем прочесть Перлза и Гудмена и оказаться втянутыми в реформистский запал их аргументов, поскольку он направлен на ортодоксальные основы психоанализа, поддерживающие традицию философии Декарта. Нас также может взволновать их утопическая и смелая социальная критика конформистского авторитарного общества, сложившегося после Второй мировой войны. Легко деконтекстуализировать гештальт-терапию и присвоить нашим основателям больше оригинальности, чем нужно. Исключительность гештальт-терапии – идея о том, что гештальт-терапия несет в себе особую правду, а мы «миссионеры», – на самом деле уменьшает значимость гештальт-терапии.
Я уверен, что Жан-Мари так же, как и я, согласен с тем, что Перлз и Гудмен работали с контекстом, подтверждением чему, к примеру, служат ссылки в его эссе на Ойгена Финка и Жана-Поля Сартра. И, как замечает Жан-Мари в другой работе[4], теория Перлза и Гудмена о self как об организованном контакте была радикальной децентрацией self от его автономной независимости и трансформацией self в функцию поля. Работа Перлза и Гудмена была обдуманным и творческим вкладом в контекст, хорошо знакомый им обоим. Чем больше мы знаем о контексте, историческом и теоретическом, тем больше мы можем оценить сложность нашей теории и привнесенный в нее вклад. И чем больше нам удается проникнуть сквозь идеи Перлза и Гудмена в основы, из которых они сами черпали вдохновение, тем глубже мы можем развить наше собственное обоснованное современное понимание гештальт-терапии.
4. Жан-Мари и я обеспокоены распространенным неверным пониманием гештальт-терапии среди гештальт-терапевтов.
Среди ценральных идей гештальт-терапии нет ни одной простой для понимания. Жан-Мари считает, что названия, которые мы используем для данных концепций, легко вводят в заблуждение из-за привычных значений слов, которыми мы пользуемся ежедневно. «Контакт», «self», «границы» и даже «поле» – это обычные слова в обыкновенном, неклиническом словарном запасе каждого.
Многие из нас сожалеют, что тренеры слишком часто отказываются уделить должное время для изучения специального значения данных слов в наших концепциях и обходятся поверхностными недопониманиями. Они путают широко используемое значение терминов с их техническим значением. Хотя это возможно и в любой другой методике, но мне сложно представить, что будущие психоаналитики могут связывать «теорию влечения» (“drive theory” – англ. – дословно: теория вождения – прим. пер.) с вождением автомобиля.
Сколько определений существует у гештальт-терапевтов для «контакта» и «границ» и сколькие из них так обедняются бытовым значением, что сама наша теория становится уже и теряет свою связность? И сколькие из многих определений просто неверны? Эти ужасные недопонимания неминуемо нейтрализуют основное движение, представленное «контактом», которое Жан-Мари так хорошо описывает в своем эссе; вслед за его повторениями я также повторю эту тему. Эта тема нуждается в повторениях.
5.: Контактирование есть функция границы – воспринимаемая граница контакта: Жан-Мари и я утверждаем в унисон; но все же не в один голос, поскольку наши голоса различны.
Поскольку текст Перлза и Гудмена был написан на моем родном языке, у меня есть больше возможностей для прямой его критики, чем у неносителей английского языка. Некоторые моменты в оригинальном тексте для многих наших учеников (и тренеров) фактически служат приглашением к ошибкам, о которых я говорил выше. Существует легенда, что Гудмен написал окончательную версию текста за шесть недель. Его поспешность проявляется во многих несоответствиях формулировок и идей. Один из примеров имеет отношение к данной дискуссии:
«Опыт возникает на границе между организмом и окружающей его средой…» (Перлз, Хефферлайн и Гудмен, 1951)
Граница контакта – не место для разделения, в ином случае утверждают Перлз и Гудмен. В приведенной цитате использован английский предлог, обозначающий физическое разделение, «между тем и этим». Авторы должны были быть более осторожными в выборе – и наших учеников необходимо предупредить – потому что эта английская безграмотность приводит к значительным несоответствиям в гештальт-терапии. Это существенное несоответствие, как отмечает Жан-Мари, и подчеркиваю я.
Если воспринимать «границу» как место разделения, то гешталь-терапия становится еще одной психотерапией изолированного человека, который начинает взаимодействовать через разделительную границу. Место терапии переносится с границы контакта на независимую психику пациента – гештальт-терапевтическая версия интрапсихической модели. И это уже больше не психотерапия границы контакта (Франчесетти и Джечеле, 2009) или «ситуации». Социальное воспринимаемое поле – это не место, в котором бродят человеческие существа как изолированные животные. Скорее, гештальт-терапия понимает контакт как дифференциацию «Я и не-Я» на границе, как пишет Жан-Мари, и как добавляю я, в социальном поле организма человека-животного. Жизненный мир – это не дифференциация обособленного Я от не-Я, которое я предпочитаю писать это как «Я/не-Я», но развивающийся процесс социально расположенных личностей. Это процесс появления self, где self– это структура/функция контакта, производная от поля. Я продолжу эту тему в своей сольной «партии», изложенной ниже.
6. Несмотря на то, что гештальт-терапия есть психотерапия границы – феноменологически не существует «нигде больше», – гешталь-терапия не есть терапия психотерапевтических отношений, как отмечает Жан-Мари. Человек ищет психотерапевта для лечения своего конкретного расстройства и хочет вернуться к жизни с улучшенным функционированием. Человек, проходящий терапию, справедливо надеется, что его опыт будет предметом сессии. Хотя терапевтические отношения – это способ, с помощью которого трансформируются человеческие отношения с «чем-то иным», это не цель терапии. Отношения терапевт/пациент облегчают психотерапию; но они не есть ее цель. Контактирование в себе и само по себе является методом и лечением (Перлз и др., 1951).
Как утверждает Жан-Мари далее, в разделе «От контакта к границе контакта»: Если «граница контакта – это специфический орган непосредственного осознания», то граница контакта, в качестве опыта, – это первостепенное «место» совместной работы терапевта и клиента». Я добавлю и модифицирую: «Не существует «пациента». Существует «пациент-в-терапии» на границе контакта».
Я считаю, что мы с ним сходимся во взглядах, но мне необходимо обратиться к некоторым предложениям в его работе, которые могут указать на наши различия.
7. Жан-Мари предполагает, что деформирование «границы» как места дифференциации Я и не-Я каким-то образом затерялось в «отношенческих психотерапиях», «диалогиальной этике» и «идеологии встречи». Эта деформация должна быть исправлена, иначе это внесет путаницу в гештальт-терапию. Да, я считаю, мы должны быть осторожны, чтобы не потерять богатство значения границы контакта в гештальт-терапии.
Но не отнесся ли Жан-Мари с недолжным пренебрежением к «диалогиальной этике» и, возможно, к некоторым другим разработкам отношенческой перспективы в гештальт-терапии? Отношенческий подход очень популярен среди гештальт-терапевтов и, как и Жан-Мари, я так же критично отношусь к некоторым аспектам отношенческого ответвления в гештальт-терапии. Но для большинства (или среди лучших ее практиков) отношенческая перспектива не базируется на недопонимании гештальт-терапии. Жан-Мари лучше объясняет свою точку зрения в другой работе. (Блум, 2005) (Робин, 2011). Он оспаривает то, что гештальт-терапия рассматривает диалог как взаимодействие двух уже дифференцированных «Я». Это игнорирует контакт, являющийся пред-«Я», как утверждает Жан-Мари в своей работе. Я не буду рассматривать справедливость характеристики отношенческого подхода, но я представлю нижеследующее утверждение от лица отношенческой перспективы в моем понимании:
Акцент современной гештальт-терапии на этических, интерсубъективных, отношенческих, диалогальных аспектах гештальт-терапии косвенно выражен в контакте как пред- и постоянной структуре опыта – границе контакта, поля пациент/терапевт.
Терапевтический инсайт пациента в ходе любой гештальт-терапевтической сессии – это функция данного поля, упрощаемая диалогическими отношениями с терапевтом, поддерживаемая этической рамкой этих отношений, без которой невозможно добиться подобной открытости контакта. Не существует «пациента» как такового; равно как и не существует «терапевта». Существует «этот-пациент-с-этим-терапевтом-на-этом-сеансе». Внимание к данному аспекту в гештальт-терапии – это этическое ответвление от отношения терапевт-пациент, где терапевт «действует» через пациента. Эти гештальт-терапевты известны тем, что рассматривают пацента как «манипулируемого», «сопротивляющегося» и так далее, что в большей или меньшей степени сокращает важный фактор неосознанного ощущения присутствия терапевта в поле.
Возможно, существуют гештальт-терапевты, которые пренебрегают пред-эго основой контакта, формирующей всевозможные интерсубъективности, они, как отмечает Жан-Мари, глубоко заблуждаются относительно основной концепции гештальт-терапии – контакта. Функция Эго, «Я» функционирования self является только одним из аспектов процесса контакта. Думать иначе – это игнорировать целостность контакта. Для более полного объяснения этого необходимо обсуждение гештальт-терапевтической теории self, являющейся измерением контакта. Я вернусь к данному вопросу в дальнейших разделах моего ответа.
Вторая часть: Со-
1. Контакт никогда не бывает «сам по себе». «Любой контакт подразумевает присутствие иного», – пишет Жан-Мари. «Иное» – это любой вид человеческого контакта, поскольку контакт может быть действием физическим, феноменальным или комбинацией этих регионов или областей (мои термины). Использование единого термина во всех областях или регионах может показаться неверным употреблением слова, которое вносит путаницу в нашу теорию; в следующей части я покажу, насколько все прямо противоположно – это часть радикальной революции в теории гештальт-терапии. В каком бы регионе не использовалась концепция, контакт всегда является событием, находящим свое место в ситуации или мире: всегда «с», интенциональный, направленный вперед, открытый для и в мире – или, более рудиментально, с ощущаемым ответом поля.
2. Жан-Мари приводит примеры контакта – с вещами и людьми.
Я поиграю с потенциальным подтекстом одного из его примеров только для того, чтобы показать скрытую отношенческость опыта и, соответственно, контакта. Он пишет:
Если я устанавливаю с кем-то физический контакт, – например, щипаю его за руку, – его проживание (вероятно, болезненное) этого контакта будет кардинально отличаться от моего собственного проживания. Даже если контакт – это акт, пускающий в ход некое «с» и некое «между», прожитый опыт не может рассматриваться как общий, поскольку «с» не обязательно влечет за собой «одно и то же»; в приведенном примере оно, наоборот, позволяет дифференциацию».
Мы можем легко определить это из нашего ежедневного опыта контактов с людьми.
Да, опыт, связанный с одними и теми же вещами, для двоих людей будет разным. Это один из элементов нашей дифференциации Я/не-Я, используя его терминологию, как часто мы невинно дотрагивались до друга, а он отклонялся, потому что, по его словам, ему было «щекотно»? Наши опыты различаются. Когда это касание (наш опыт), а когда щекотка (его другой опыт)?
Но опыт – это не «касание» и не «щекотка», кроме случаев, когда эти аспекты всего опыта в целом разделяются на события – как если бы кто-то провел длинную черту, на которой проставил точки в ряд. Это касание/щекотка, вовлеченные в кругооборот ответов, где Я-и-мой-друг получаем опыт в целом и получаем наши собственные опыты. Мое касание незамедлительно превращается в касание/щекотку. И «я» опыт и «мы» опыт чередуются как фигура/фон и являются нераздельными.
Пример Жана-Мари отделяет момент от более комплексного опыта. Да, данный момент принадлежит к другому фигуральному опыту, но фигура и фон быстро чередуются. Нет актуального «здесь-и-сейчас» независимого мгновения без предыдущего момента и без ожидания следующего (Захави, 2005). Контакт – это не только никогда без «иного», он никогда не бывает вне осознания времени или временной последовательности контакта. Щипание и мой пример с касанием включают в себя ощущение реакции иного на меня, реагирующего на другого, реагирующего на меня, и так далее в чередовании фигура/фон. Хотя наш опыт не одинаков, мы также находимся и в общем опыте появляющегося межлюдского события, причем каждый из нас является его неотделимой, хоть и различной частью. Эмпатия – не слияние - играет важную роль в разделении фигура/фон, поскольку наше ощущение друг друга (эмпатия) является компонентом нашего ощущения ситуации (Робин, 2011).
Далее, как отмечает Жан-Мари, никогда не существует просто контакта, но всегда контакт чей-то, со- или с. Я продолжу мысль: Контакт-с – это Я-не-Я дифференциация. Это также функционирование поля. Я повторю: это дифференциация «я» в контексте «мы». «Я» может дифференцироваться только от поля, частью которого уже и всегда является иной – социальная составляющая жизненного мира. Контакт принадлежит полю организм/окружающая среда, как писали Перлз и Гудмен. Человеческая «окружающая среда» не может быть ненаселенной.
Чтобы не вносить неясность: тот, кто касается, и тот, кто ощущает щекотку, знают, что они различны и что у них разные опыты; но у них также есть общий – изменяющийся – опыт.
3. От контакта к сознанию.
Хотя в работе Жана-Мари это явно не описывается, существует крохотный шаг от контакта к сознанию. Я представлю эту мысль как продолжение мысли Жана-Мари о «контакте с».
Перлз и Гудмен представляли self как «систему контактов поля организм-окружающая среда. Self является не «чем-то» предметным, но процессом – организации и функционирования контакта. Гештальт-терапевтическая теория self предлагает понимание self как структуры и функций: функции id (часто переводят как «ид»), функции ego (часто переводят как Я) и функции personality.
Функция id – это непосредственное неосознанное ощущение ситуации. Жан-Мари развивает это как «id ситуации» (Робин, 2011); функция Ego – это активно функционирующее «Я», активно задействованное как субъект опыта. При переводе оригинального английского текста Перлза, Хефферлайна и Гудмена «Ego» часто становится «Я». Функция personality – это социальная/историческая рамка личности. С помощью функции id человек напрямую осознает непосредственное поле со всеми его неосознанными соматическими потребностями. Даже за пределами фокального сознания в нашем осознании всегда есть другие. Эмпатия начинается с функции id. Ощущение индивидуумом других – это действие функции id и, соответственно, чувство со-бытия с другой личностью (Стаеммлер, 2007). Это «другие» в «нас». Функция рersonality – это действие культуры и общества, которые заархивированы, интегрированы и запомнены; она очерчивает неотъемлемую социальную связанность self как интерперсональной истории и групповой культуры. Функция рersonality также является основанием или подмостком, на котором возникает контакт. Функция ego описывает опыт «Я», субъект перспективы первого лица.
Ни одну из этих функций/структур self нельзя познать без о. «Я» как следствие контакта с не-Я – это Я-с и также Я/мы. «Мы» – это фон. Self всегда возникает из социального поля и является феноменальной функцией социального поля. Никакой контакт не возникает за пределами социального поля. И этот социальный «ландшафт» контакта, имплицитно подразумеваемый в self, никогда не дематериализуется или деперсонализуется: это всегда чей-то контакт – мой контакт, всегда наш контакт. Контакт всегда «с». Он всегда чей-то. Как отмечает Жан-Мари, контакт может быть как для двоих, так и для одного.
Другими словами, контакт в социальном поле никогда не бывает обособлен. Всегда существует мульти-личностный процесс с множественными диалогическими перспективами, которые включаются в развитие фигуры – даже когда диалогом будет крик от щипания или возглас от щекотки.
Часть третья: Контакт как осознание.
“Спонтанное осознание доминантных потребностей и их организации в функции контакта является психологической формой саморегуляции организма» (Перлз и др., 1951, стр. 274).
1. Часть «Контакт как осознание» – это краткий раздел эссе Жана-Мари. Это краткое продолжение раздела «Со-», в котором Жан-Мари пишет, что:
«…физиологического» контакта (я продолжаю использовать этот сомнительный термин за отсутствием возможности предложить более адекватный вариант[5]) не противопоставляются модальностям, называемым «психологическими», а между одними и другими существует преемственность: [выделено автором] мой способ быть в контакте с полом связан с другими модальностями моего обмена с окружающим миром посредством взятия и отдавания. Эти на первый взгляд различные плоскости могут с легкостью быть приближены друг к другу как прочность опыта [выделено автором], а не как обособленные модальности.
Я переформулирую и продолжу: человеческие существа – это существа-в-мире (Хайдеггер, 1962), как организмы человека-животного практически вовлеченные вместе с миром в материализованный невидимый процесс осознания, сознания, познавания, действия и создания смысла (meaning making).
Речь не идет о наших объективных телах [биологических телах, которые мы перемещаем], но о наших феноменальных телах, и это не секрет, поскольку наше тело как потенциальность той или этой части мира набегает волной на объекты, чтобы постичь и осознать их (Мерло Понти, 2002, стр.121).
2. Сейчас я позволю себе начать сольную часть, но, я надеюсь, будет понятно, что я построю ее на идеях, представленных Жаном-Мари.
Как я упоминал выше, контакт соотносится с действием в психологическом, биологическом и экспериментальном регионах: во всех тех и ни в одном как в «обособленной модальности», как пишет Жан-Мари. Эта идея не была должным образом развита гештальт-терапевтами.
Я предполагаю, что контакт – это «шарнир», связывающий между собой эти регионы, которые в то же время являются психологическим, биологическим и социальным полями организма человека-животного. Контакт – это «шарнир», поскольку с его помощью организм человека-животного «сочленяется» (то есть «двигается») из одного региона поля или целого поля в другой – контакт есть шарнир или стержень поля организма/окружающей среды и «поля self/жизненного мира». Я предлагаю использовать «континуум осознание-сознание» в качестве обозначения унифицирующего процесса контакта как такого транс-модального шарнира. Позвольте мне объяснить «поле self/жизненного мира», которое я предлагаю использовать как вспомогательное к полю организма/среды.
3. Гештальт-терапия изначально предполагала, что любой опыт есть функция поля организм/окружающая среда. Это остается основой гештальт-терапии – и должно оставаться таковым. Но это неполное обоснование. Человеческие существа являются животными; и мы больше, чем животные. Поле организм/окружающая среда полностью отвечает за нашу биофизиологическую природу. Но поле организм/окружающая среда не обязательно является феноменальным полем; это не психологическое поле (Стаеммлер, 2006). Организм/окружающая среда не может полностью соответствовать нам как личностям. Встреча организма с его окружающей средой – это биофизиологическое взаимодействие, и хотя оно абсолютно необходимо для опыта, оно само по себе не является эмпирическим событием. Поскольку гештальт-терапия – это эмпирическая психотерапия, она фокусируется на человеческом опыте и обращается к феноменальному полю – которое не является полем организм/окружающая среда, хотя неразделимо с ним связано. Эксклюзивное использование поля организм/среда в гештальт-терапии – это биологический редукционизм (Стаеммлер, 2006). Я предлагаю использовать вспомогательное поле – поле self/жизненного мира.
Критика достаточности поля организм/окружающая среда не нова. К примеру, в 1928 году персоналист Уильям Стерн предположил, что акцент гештальт-теоретиков на взаимодействии организма и окружающей среды недостаточен для человеческого опыта, включая создание смысла и функцию personality. Стерн предложил в качестве решения термин «персона» (Шпигельберг, 1972).
Это слово достойно внимательного рассмотрения. Курт Левин использует его в формулировке персона/жизненное пространство (Левин, 1951). «Персона» несет в себе временную последовательность self, содержит знания и память, а также делает возможной личностную ответственность. Без личности (personhood) мы не смогли бы вступать в отношения. «Персона» может играть роль во вспомогательном поле. Self в гештальт-терапии – это контакт как таковой, возникающий в поле организм/окружающая среда; и как структура и функция в потоке опыта. Self, не персона, – это непосредственно возникающая феноменальная структура в поле организм/окружающая среда. Контакт – непосредственный, «персона» подразумевает более организационно развитую временную последовательность. Таким образом, я считаю, что нам нет необходимости заглядывать за пределы self, являющегося системой и процессом контакта – пред-сознательного и пред-персонального, как и успешно описал в своей работе Жан-Мари.
4. Я предлагаю рассматривать «self» как дополнение к «организму» в поле организм/окружающая среда. Что же дополнит «окружающая среда» для отражения феноменального поля? Это феноменальное поле было различными способами описано феноменологистам как: «жизненный мир» (lifeworld (Галлагер и Захави, 2008), Umwelt (Мэй и др., 1958) (Мэй, Эйнджел и Элленбергер, 1958, стр. 54), жизненное пространство (lifespace (Левин, 1951) (Левин, 1951, стр. 43 и последующие страницы) или Мир (World) (М. Хайдеггер, 1962), Бубер, Розенцвейг в (Фридман, 1955), концепции разнятся между собой, но достаточно схожи, чтобы не вдаваться в дальнейшие дискуссии в данной работе. Каждая из них описывает мир, состоящий из человеческих существ и создающий человеческих существ. По поводу этих терминов среди феноменологистов существует современный консенсус относительно наиболее подходящего термина – «жизненный мир» (lifeworld). В него входит позднее использование этого термина у Гуссерля, жизненное пространство (worldhood) у Хайдеггера, которое включает в себя мир и жизненный мир (lifeworld) поздних феноменологистов. Еван Томпсон дает следующее краткое обозначение жизненного мира: «… это пред-данная почва, из которой все произрастает и питается… горизонт и основа всего опыта» (Томпсон, 2007). Эта пред-данность как нельзя лучше соответствует нашей идее контакта как первичного человеческого «пред».
5. Поле Self/жизненный мир – это феноменальное поле человеческого существа в терминах гештальт-терапии. Self как феноменальная структура всегда находится в-мире, поскольку, на языке гештальт-терапии, self образовывается из контакта. «Жизненный мир» включает в себя того «другого», встреча с которым на границе – это феноменальный контакт-граница возникновения self: self/другой Питера Филлипсона (Филиппсон, 2001), (Питер Филиппсон, 2009). «Жизненный мир» одновременно формируется с помощью self как его мир опыта.
6. Позвольте вернуться к теме контакт – это осознание и представить «континуум осознание-сознания».
Каждая живая клетка подстраивается под свою окружающую среду с помощью биофизического контакта, который можно рассматривать как вид осознания, хотя, несомненно, в совершенно другом смысле, чем в «осознании self». Это встреча на реальной физической границе биологического организма и психологической окружающей среды. Но формируется ли у человека прямой опыт от клеточной активности? По большей части биофизиологические контакты, или, как их называет Жан-Мари, «физиологические контакты», остаются за пределами нашего возможного опыта.
В то же время, человеческое существо как чувствующий организм воспринимает и адаптируется к своей окружающей среде в феноменальном осознании. Это функция id или id ситуации. Контакт – это шарнир, сочленяющий эти две модели. Осознание (вначале обязательно как биофизиологический контакт, а затем – как ощущение) и сознание (как воплощенное знание) получаются с опытом континуума осознания-сознания в развивающейся последовательности контактирования. Человек ощущает, затем воспринимает, а затем восприятия организуются в сознательные мысли, наполненные значением действия и знания. Человеческое существо как знающая личность также приспосабливается к миру с помощью сознания. Осознание – это основа сознания и непрерывный процесс контакта можно описать как континуум осознания-сознания.
Биофизиологический контакт и феноменальный контакт, несмотря на различия, неразрывно связаны. Феноменальный контакт – это функция живого тела (Leib) (Велтон, 2000), биофизиологический контакт – это функция физического тела (Körper). Контакт – это функция и биофизиологического, и феноменального полей. Таким образом, в контакте окружающая среда поля организм/окружающая среда также становится феноменальным миром для поля self/жизненный мир. Иными словами, эмпирический мир, дарующий «дыхание» человеку, происходит из естественной окружающей среды, которая насыщает кислородом клетки организма. Природное тело Homo sapiens становится феноменальным живым телом человеческой персоны. Они соединяются с помощью осознания и контакта.
7. Контакт – это преобразующий опыт, центральный в гештальт-терапии: реконфигурация новых совокупностей чувств, мыслей и действий. Контактирование – это биофизиологический процесс и как феноменальное событие – это континуум осознания-сознания. Невероятно, что контактирование может продолжаться без аккумулирования знаний. Контакт – это не только осознание, но и совокупность опыта, соединяющего осознание с сознанием и действием. В контакте осознание как биофизиологический процесс поля организм/среда становится ощущаемым, осознаваемым ощущением феноменального поля self/жизненній мир.
Поле self/жизненный мир и поле организм/окружающая середа – это аспекты друг друга, «две стороны одной монеты». Что бы не произошло в одном – оно произойдет и в другом, несмотря на то, что они различны. Это два региона или поля одного большого поля, интегрированного поля в организм человека-животного.
Это конец моей сольной части..
Часть четвертая: Отношение фигура/фон и Флексии:
«Язык – это дом бытия», Письмо о гуманизме (Мартин Хайдеггер, 1964)
1. Оригинальная идея Жана-Мари, «Флексии контакта» – это бриллиант, проливающий новый свет на контакт. Эту идею необходимо отметить. Он добавляет новый взгляд на знакомую идею и трансформирует ее.
Насколько точно определение того, что мы, человеческие существа, ориентируем себя по направлению к миру в жестах языка, пре-вербальности и в молчании (М. Хайдеггер, 1962). Согласно Хайдеггеру и его интеллектуальным преемникам в немецкой и французской традициях, мы всегда сочленены с миром через способ понимания – и это включает в себя язык, дискурс, молчание, высказывания, невысказанности, сказанное и так далее. Мы толклвательные создания, говоря с позиции герменевтики.
Соответствуя этому, наши способы контакта описываются с помощью грамматического термина, флексии. Как существа-в-мире, мы всегда живы в нашем языке. Я добавлю: воплощенная креативная речь контактирования-с-миром бесконечна.
2. Традиционный термин «прерывание контакта» может привести к неверным интерпретациям, что контакт – как электрической цепь, которая может включиться и выключиться, поломаться, по сравнению с процессом опыта, который проистекает и принимает формы различных модальностей, креативно изменяющихся в зависимости от возможностей и ограничений каждой ситуации. Прерывание заканчивает человеческую речь внезапно; флексия меняет ее форму. Модель прерывания контакта может скорее, чем модель флексий, привести к представлению о контакте как о хорошем или плохом, а не по сути оцененному по его флексиям, в его собственном контексте. Классическое прерывание на самом деле ничего не разбивает или не разрывает, а только влияет на направление контакта – то есть изменяет его, как вы бы изменили склонение или падеж слова в предложении – но без осознания.
3. Контакт есть креативно и непрерывным, но его ясность может быть нарушена неосознанным искривлением или изменением – флексией Жана-Мари. Флексия – это больше, чем просто изменение направления; она меняет «грамматику» самого контакта, его функционирование в поле – его «грамматический» падеж, его динамику, его настроение, его отношение со всем в целом, частью чего он является и что формирует. Параллели с нюансами языка можно проводить бесконечно.
4. Жан-Мари в его дискуссии о контакте использует аккуратное разграничение Гуссерля между ноэмой и ноэзисом интенциональности. Я бы предпочел изложить его идеи своими словами и посмотреть, правильно ли я понимаю Жана-Мари. Насколько я понял Гуссерля, ноэма – это намеченный объект; а ноэзис, как я это определяю, – это «модальность контактирования» у Жана-Мари. Я вижу конфетку; это намеченный объект сознания. Это можно назвать ноэматическим объектом контакта. «Это» конфета, которую я хочу; мое желание – это то, как я осознаю ее, мой способ желания. Давайте представим, что контакт и интенциональность эквивалентны, что будет вполне оправданным утверждением[6]. И поскольку, как объясняет Жан-Мари в своей работе, контакт – это всегда «контакт-с», интенциональность должна также быть «с». Это соотносится и с поздней теорией Гуссерля об интенциональности как помещенной в жизненный мир (Велтон, 2000), и с дискуссией Хайдеггера о бытие-в-мире (М. Хайдеггер, 1962).
Возвращаясь к флексиям Жана-Мари более ясно: мой способ интенционирования данного объекта определяется через мои флексии. Я могу повернуться к нему, отойти от него, мне он может понравиться, не понравиться и так далее.
Разрешите мне поразмыслить об этом «вслух»:
Прерывание контакта интроекцией может стать флексией получения или приветствия, принятия чего-то, что движется навстречу мне; в неосознанности это может быть уступкой перед надвигающейся угрозой. Проекция может быть флексией идентификации с другим или ощущения родства; в неосознанности это может быть ощущением опасности. Флексия ретрофлексии может быть внимательным отношением и концентрацией, в неосознанности, конечно же, это будет непрерывное напряжение и мышечная ригидность. Возможно, флексией эготизма может быть понятие личностной нравственности или уверенности, ощущения уверенности, несмотря на все разногласия; и в неосознанности эготизм может быть слепой гордыней кого-то, чья флексия не поддается изменениям. Я не рассматриваю «слияние». Слияние – это неосознанность, а посему оно – неконтакт. Может ли не-осознанность быть флексией? Может ли «она» быть прерыванием контакта? Я предпочитаю рассматривать слияние в категории, отдельной от флексий контакта, поскольку при таких условиях опыт не может быть непрерывным.
Часть пятая:
Ах, она такая короткая, и я со стольким там согласен, что я ее пропускаю.
Часть шестая: От контакта к границе контакта
1. В этой части Жан-Мари и я снова по большей части играем в гармонии.
Я могу подчеркнуть то, с чем я согласен, строку за строкой в этой части. Он еще и еще раз порицает неудачные интерпретации терминов из оригинального текста, когда слова, выбранные Перлзом и Гудменом, были вырваны из контекста и использовались в их бытовом значении: self стал субъектом, границы превратились в место, или, хуже того, граница контакта стала вещью, которой можно обладать и которую можно передвигать, как забор в поле (намеренный каламбур).
Стенания Жана-Мари, мои и других гештальт-терапевтов продолжаются и не остановятся, поскольку это факт существования человеческого существа в мире вещей.
В обычной жизни реальные физические границы разделяют, а не создают; у личностей (self в переводе с английского – прим. пер.) есть имена, они платят налоги и не находятся в процессе постоянной реконфигурации. Мы не замечаем наш феноменологический мир пространственности и временности. Гуссерль обращается к этому миру наших общих концепций с «естественной установкой» (Эдмунд Гуссерль, 1973). Хайдеггер описывает это как наше ежедневное бытие-в-мире Их (Das Man) (M. Хайдеггер, 1962). Этот ежедневный мир – это мир известных «расщеплений», описанный Перлзом и Гудменом: самые важные – тело и разум; self и внешний мир. Это мир Декарта и, конечно же, не мир гештальт-терапии. Согласно аргументам Перлза и Гудмена, эти обычные концепции, включающие в себя неверное истолковании границ, self, границы контакта и, возможно, даже самого контакта, они врезаются в наше приспособление с неотвратимыми опасностями и фрустрациями бытия организмов человека-животного, чьи импульсы в сторону удовлетворения всегда ограничиваются античеловеческими социальными структурами. Хроническая фрустрация и опасность становятся причиной этого здравого смысла и непосредственных впечатлений от нашей обыденной жизни.
Мы, тренеры гештальт-терапевты, сталкиваемся с обыденными концепциями наших студентов, когда преподаем им феноменологические концепции гештальт-терапии. Как всегда знали феноменологи, феноменологическую установку сложно приобрести; это так же сложно, как и понять «границу» как место встречи, или, говоря словами Жана-Мари, что:
«Именно контакт как таковой дает одновременно существование и другому, и мне, и он же, тем же действием, дифференцирует одно от другого. Одно и то же действие, один и тот же акт разделяет и соединяет».
2. Но если мы должны понимать контакт как дифференцирование меня от этого стола, к примеру, и меня от другого человека, мы будем описывать один и тот же процесс? Жан-Мари в своем эссе не задает этот вопрос достаточно явно. Разрешите мне обратиться к этой теме своими словами, которые, возможно, будут отличаться от описанного Жаном-Мари.
«Инакость» стола является другой онтологической категорией, нежели «инакость» другого человека. Возможно, будет слишком просто – рассматривать контакт только как Я/не-Я событие. Дифференцирование Я/не-Я не есть достаточным для описания внутри-человеческого процесса; человек иной – это не личностная дифференциация от меня как отрицание, но это не-являющийся мной. Только объекты существуют через отрицание. Этот стол – не я, конечно же, но он станет моим, когда я его таковым идентифицирую, назову его, вступлю во владение им, буду его использовать.
Человек иной, как субъект, есть другим, чем я – но не не-Я. Если я определю иного как «не-Я», я приму на себя инакость иного через свое определение. Иной становится «моим», поскольку является «не-мной». Я вижу иного в терминах самого себя – как негатив, не-я. Иной «тематизируется», принимая мои термины (Левинас, 1981). Говоря языком гештальт-терапии, называя иного, «не-меня», я помещаю иного в знакомую категорию, ассимилируя новизну или тайну иного в мое понимание мира меня и не-меня. Сопротивление желанию понимать другого как не-меня требует неосознанного ощущения собственного экзистенциального фона – id ситуации, которое, возможно, является id жизненного мира. Эта основополагающая «пред-стуктура» жизненного мира вполне может быть условием контакта как такового. Поскольку ничто не может возникнуть само по себе, и контакт невозможен без основы.
Если я принимаю человек иного как «Иного» – на его или ее условиях, а не как негатив меня – становится возможным уникальный меж-человеческий контакт, диалогический контакт.
Мы постигаем человека иного через язык, язык речи и молчания, поэзии и жестов, взгляда и поглаживания. Это флексии диалогического контакта, в которых нету смысла применимо к неодушевленным предметам. Язык – это составляющая нашего бытия как человеческих существ (М. Хайдеггер, 1962).
Часть седьмая: Пост:
Более шестидесяти лет назад гештальт-терапия возникла как психотерапевтическая модальность, предложившая считать контакт источником опыта. Эпистемология стала радикальным вызовом для доминировавшей в то время интрапсихической модели. Жан-Мари представил множество идей, благодаря которым гештальт-терапия и по сей день бросает вызов современной психотерапевтической теории и практике. Он не упрощает эти идеи – наш мир сложный, и для его понимания нам необходимо достичь и свести эту сложность с нашим пониманием. Благодаря этому мы создаем уникальный человеческий контакт.
Я ответил на некоторые из идей, изложенных в работе Жана-Мари «Контакт как источник опыта». Я сомневаюсь, что мне удалось это сделать справедливо, с учетом всей глубины и нюансов. Иногда я позволял себе вольность продолжить идеи в своем направлении за рамками простого ответа. Это мерило того, каким образом Жан-Мари открывает для нас новые рубежи гештальт-терапии.
Библиография
Binswanger, L. (1963). Being-in-the-World (J. Needleman, Trans.). New Yor, & Evanston: Harper & Row.
Bloom, D. (2005). A Centennial Celebration of Laura Perls: The Aesthetic of Commitment. BRITISH GESTALT JOURNAL, 14(2), 81.
Boss, M. (1983). Existential Foundations of Medicine & Psychology. New York: Jason Aronson.
Dewey, J. (1934/1980). Art as Experience. New York: Penguin Putnam.
Francesetti, G., & Gecele, M. (2009). A Gestalt therapy perspective on psychopathology and diagnosis. British Gestalt Journal, 18(2), 5 - 20.
Friedman, M. (1955). The Life of Dialogue. London: Routledge and Kegan Paul Limited.
Gallagher, S., & Zahavi, D. (2008). The Phenomenological Mind: An Introduction to Philosphy of Mind and Cognitve Science. London: Routledge.
Heidegger, M. (1962). Being and time (J. Macquarrie & E. Robinson, trans.): New York: Harper & Row.
Heidegger, M. (1964). Letter in Humanism (F. A. Capuzzi, Trans.). In D. F. Krell (Ed.), Basic Writings (pp. 217 - 265). New York: Harper Collins.
Husserl, E. (1936/1970). The Crisis of European Sciences and Transcendental Phenomenology (D. Carr, Trans.). Evanston: Northwestern University Press.
Husserl, E. (1973). Logical Investigations (J. N. Findlay, Trans. 2nd Revised ed.). London: Routledge.
Levinas, E. (1981). Otherwise than Being or Beyod Essence (A. Lingis, Trans.). The Hague: Marinus Nijhoff.
Lewin, K. (1951). Field Theory in Social Science: Selected Theoretical Papers. New York: Harper.
May, R., Angel, E., & Ellenberger, H. F. (1958). Existence: Basic Books, Inc.
Mead, G. H. (1938). The Philosophy of the Act. Chicago, Ill: University of Chicago Press.
Merleau Ponty, M. (2002). Phenomenology of Perception. London: Routledge.
Perls, F., Hefferline, R., Hefferline, R., & Goodman, P. (1951). Gestalt therapy: Excitement and growth in the human personality: Julian Press.
Philippson, P. (2001). Self in Relation. Highland, New York: The Gestalt Journal Press.
Philippson, P. (2009). The Emergent Self. London: Karnac Books.
Robine, J.-M. (2011). On the Occassion of the Other. Goudsboro, Me.: Gestalt Journal Press.
Spiegelberg, H. (1972). Phenomenology in Psychology and Psychiatry. Evanston, Ill,: Northwest University Press.
Staemmler, F. M. (2006). A Babylonian Confusion?: On the Uses and Meanings of the Term “Field” [Festschrift for Malcolm Parlett]. British Gestalt Journal, 15(2), 64-83.
Staemmler, F. M. (2007). On Macaque Monkeys, Players, and Clairvoyants: Some New Ideas for a Gestalt Therapeutic Concept of Empathy. Studies in Gestalt Therapy, 1(2), 43-63.
Steinbock, A. J. (1995). Home and beyond: Generative phenomenology after Husserl: Northwestern Univ Pr.
Thompson, E. (2007). Mind in Life: Biology, Phenomenolgy, and the Sciences of Mind. Cambridge, MA: Harvard Universitiy Press.
Welton, D. (2000). The Other Husserl. Bloominton, Ind: Indiana University Press.
Zahavi, D. (2005). Subjectivity and selfhood: Investigating the firstperson perspective: MIT Press.
Примечания
[1] Гештальт-терапевты часто используют музыку в качестве примера формирования гештальта.
[2] Другие работы Жана-Мари часто представляют собой более развернутое изложение комплексных идей по сравнению с представленными здесь. В определенной мере, мои ответы к данному эссе им же и ограничиваются.
[3] Поскольку Жан-Мари и я используем термин «контакт», его следует понимать также как «контактирование»: опыт происходящий, процессуальный. Жан-Мари напрямую обращается к этому в своем эссе. «Контакт» – это также конкретные моменты в последовательности контактирования (PHG. 403). Дополнительные детали в данном ответе не понадобятся.
[4] Robine, J.-M. (2011). On the Occassion of the Other. Goudsboro, Me.: Gestalt Journal Press.
[5] Возможно, «биофизический контакт» мог быть более удовлетворяющим выражением для Жана-Мари, чем «физиологический контакт».
[6] Если интенциональность направлена на объект, как бы то ни было, он не будет согласовываться с возникшими особенностями поля контакта. Объект контакта настолько же «призывает» к «арке» контакта, насколько может пассивная цель. Интенциональность как «открытость» – это лучшее начало для наших размышлений.
