Лора Перлз - Истинные и ложные идеи в гештальт-терапии.

ИСТИННЫЕ И ЛОЖНЫЕ ИДЕИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ  

У Гёте в «Фаусте» Мефистофель говорит усердному студенту: 

«Бессодержательную речь

Всегда легко в слова облечь».

Дьявол прикладывает руку к любой человеческой активности, не только к философии и теологии. Я вижу, как он работает в политике и образовании, в науке и искусстве, и особенно в нашей собственной области, в преподавании и практике психотерапии, энергично снабжая нас не только словами, но и готовыми формулами, техниками и приемами, целым мешком трюков для быстрых перемен, для любого, кто достаточно нуждается, достаточно невежественен или достаточно легковерен, и кто готов платить.

Дьявол — это специалист по «кратчайшим путям», претенциозным, соблазнительным, обманчивым, многообещающим, манящим и неизменно пугающим. Его инструменты — это упрощение, манипуляция и искажение.

Теперь перейдем от мифа к фактам. На встрече в Нью-Йоркском Институте гештальт Терапии я задала вопрос: «Что бы ты ответил человеку, спросившему тебя, что такое гештальт-терапия?» Наш вице-президент, Ричард Китцлер, который любит играть роль адвоката дьявола, пробормотал себе под нос: «Горячий стул и пустой стул». Конечно, подобно Мефистофелю, он сказал это в шутку. Но наивный и нетерпеливый ученик принимает это за чистую монету: он всегда принимает часть за целое.

Стиль, который Фриц Перлз развил в демонстрационных семинарах для профессионалов в течение нескольких последних лет своей жизни, стал широко известен, благодаря кино — и видеозаписям этих семинаров и книге «Гештальт-терапия дословно» (1969), содержащей расшифровки этих записей. Инсценировка снов и фантазий — прекрасный демонстрационный метод, особенно на семинарах с профессионалами, которые уже имеют опыт анализа или терапии и сами работают с людьми. Но это лишь один аспект бесконечных возможностей гештальт-подхода. Он бесполезен в работе со слишком беспокойными людьми и не может применяться в работе с настоящими шизофрениками или параноиками. Фрицу Перлзу это было хорошо известно, и он просто пропускал группы, в которых чуял шизоидные или параноидальные расстройства.

К несчастью, подход, практиковавшийся на этих семинарах, широко воспринимается как суть гештальт-терапии и применяется постоянно растущим числом терапевтов к любым клиентам. Таким образом, гештальт-терапия сведена к чисто техническому средству, которое случайно оказалось доступным в психотерапевтическом арсенале. Как следствие, мы имеем развитие чувствительности и гештальт, биоэнергетику и гештальт, арт — и танцевальную терапию и гештальт, трансцендентальную медитацию и гештальт, транзактный анализ и гештальт, и что-то еще и гештальт, и так до бесконечности.

Все эти комбинации показывают, что базовые идеи гештальта или неверно понимаются или вообще неизвестны. Гештальт-терапия — это не конкретная техника и не набор специфических техник. То есть это не метод стычек и столкновений, обладающий структурированной последовательностью направлений, запросов и вызовов. Это также не драматически-экспрессивный метод, направленный преимущественно на сбрасывание напряжения. Напряжение — это энергия, а энергия слишком дорого стоит, чтобы ее просто сбрасывать: она должна быть доступна, чтобы обеспечивать необходимые и желательные перемены. Задача терапии — развить удовлетворительную поддержку для реорганизации и перенаправления энергии.

Базовые идеи гештальт-терапии скорее философские и эстетические, нежели технические. Гештальт-терапия — это экзистенциально-феноменологический подход, и в качестве такового он является опытным и экспериментальным. Акцент на Здесь и Сейчас не предполагает, как часто думают, что прошлое и будущее не важны или не существуют для гештальт-терапии. Наоборот, прошлое постоянно присутствует в нашем суммарном жизненном опыте, в наших воспоминаниях, ностальгиях или сожалениях, и особенно в наших привычках и комплексах, незавершенных делах и застывших гештальтах. Будущее присутствует в наших приготовлениях и начинаниях, ожиданиях и надеждах, или ужасе и отчаянии.

Почему мы  называем  наш  подход гештальт-терапией? «Gestalt» — это холистическая идея. Гештальт — это структурированное единство, которое больше или отлично, от суммы своих частей. Это фигура переднего плана, выступающая из фона, она «существует». Термин «гештальт» вошел в психологический лексикон через работы Вольфганга Келера, применившего принципы, проистекающие из теории поля к проблемам восприятия. Позднее гештальт-психология была разработана Максом Вертгеймером, Гельбом и Гольдштейном, Коффкой и Левиным, а также их коллегами и студентами. Для развития гештальт-терапии особенно важны работы Вертгеймера, Гольдштейна и Левина. Всякому, кто хочет полностью понять гештальт-терапию, стоит изучить работы Вертгеймера о продуктивном мышлении, Левина о незавершенных гештальтах и определяющем значении интереса для формирования гештальта и Курта Гольдштейна об организму как неделимом единстве.

Организмический подход Гольдштейна соединяется с теорией организмической самоорганизации Вильгельма Райха, чтобы в гештальт терапии превратиться в постулат континуума осознания, свободного непрерывного формирования гештальтов, в котором то, что наиболее интересно и важно для выживания индивидуального или социального организма, становится фигурой, выходит на передний план, где может быть полностью пережито и ответственно принято.

Но самый важный вклад Райха в развитие гештальт терапии - это то, что он обнаружил тождественность между мышечным напряжением и формированием характера. Броня характера, достигающая максимального выражения в обсессивном характере, - это застывший гештальт, который становится помехой для непрерывного формирования гештальтов. Однако на практике сосредоточение на телесном осознании пришло в гештальт терапию не из Райха, а из моих занятий ритмикой и современным танцем на протяжении всей моей жизни, из моего раннего изучения работ Людвига Клагеса, Ausdrucksbewegung u Gestaltungskraft (выразительное движение и креативность), моего знакомства с методами Александера и Фельденкрайза задолго до развития биоэнергетики и других телесных терапий. Работа с дыханием, осанкой, координацией, голосом, чувствительностью и движением стала частью моего терапевтического стиля уже в 1930-х, когда мы ещё называли себя психоаналитиками.

Постепенный переход от психоанализа к гештальт-ориентации задокументирован в книге «Эго, голод и агрессия» (Перлз, 1969), впервые опубликованной в 1942. Я написала для нее две самых гештальтистских главы: «Комплекс пустышки», являющийся застывшим гештальтом, препятствующим изменениям, и «Значение бессонницы», являющейся незавершенным гештальтом, неоконченной ситуацией, не позволяющей нам заснуть. В книге «Эго, голод и агрессия» мы перешли от историко-археологической, свойственной Фрейду, точки зрения к экзистенциально-экспериментальной, от психологии разрозненных ассоциаций к целостному подходу от чисто вербального к организмическому, от интерпретации к прямому осознаванию в Здесь и Сейчас, от переноса к реальному контакту от идеи эго как объекта, имеющего границы к идее эго, которое само по себе является пограничным феноменом, будучи реальной контактной функцией идентификации и отчуждения. Все эти идеи, тогда еще гипотетические, часто путаются между собой и запутывают нас; они были в течение последующих десяти лет развиты в более структурированную и связную теорию, опубликованную под названием «Гештальт-терапия, возбуждение и рост человеческой личности» (Перлз, Гудмен и Хефферлин, 1951). Это базовая книга, которую я и сейчас считаю обязательной для полного понимания гештальт-терапии.

Однако, рискуя повторить то, что некоторые из вас уже слышали, но что тем не менее, не очень хорошо понимается, я хотела бы придерживаться в своем выступлении нескольких идей, взаимосвязанных и, по-моему, жизненно важных для теории и практики гештальт-терапии: идей границы, контакта и поддержки.

Контакт — это распознавание другого и обмен с другим, с разным, с новым, со странным. Это не состояние, в котором мы можем быть или не быть (это скорее соотносится с состояниями слияния и изоляции), а активность: я контактирую на границе между мной и другим. Граница — это то, где мы касаемся друг друга, и одновременно переживаем отдельность. Это место, где есть возбуждение, интерес, озадаченность, любопытство, или страх и враждебность, где прежде неосознаваемый или неопределенный опыт входит в фокус, выходит на передний план в качестве четкого гештальта. Свободное непрерывное формирование гештальтов — это то же самое, что процесс роста, творческое развитие Я и отношений. Если этот континуум прерывается внешним вмешательством или блокируется формированием застывших гештальтов, или ригидного характера, или навязчивыми мыслями и действиями, то не может возникнуть никакого нового сильного гештальта. Переживание границы смазывается и даже стирается застывшими и незавершенными гештальтами, Возбуждение превращается в тревогу и ужас или безразличие и скуку; Способность различать и разбираться не присваивается и проецируется; вкусы, идеи и принципы других людей присваиваются и интроецируются; энергия, которая могла бы быть доступна для непосредственного и творческого действия, дефлексируется в дурацкую активность или ретрофлексируется во внутренние “трения”, самобичевание, жалость к себе и саморазрушение. Для более детального понимания феноменологии интроекции, проекции, дефлексии и ретрофлексии, я рекомендую книгу Ирвина и Мириам Польстеров «Интегрированная гешталът-терапия» (1973).

Как гештальт-терапевт справляется с этой свистопляской невротических и психотических патологий, с которым он встречается каждый день? Наша цель — континуум осознания, свободно проистекающее непрерывное формирование гештальтов, которое может происходить только при поддержании возбуждения и интереса. Контакт может быть адекватным и творческим только в той степени, в какой доступна поддержка. Под поддержкой я понимаю лишь в минимальной степени заботу и уверенность, которую я в качестве терапевта обеспечиваю через свои доступность и интерес, в большей же степени — самоподдержку, на которую пациент (или терапевт, если на то пошло) либо полагается, либо ощущает недостаток. Поддержка начинается с первичной физиологии, то есть, дыхания, кровообращения и пищеварения, продолжается в развитии коры головного мозга, росте зубов, прямохождении, координации, чувствительности и движении, языке и его использовании, привычках и традициях, даже и особенно в комплексах, которые были сформированы как поддержка, на момент своего формирования. Весь опыт и обучение, которые были полностью ассимилированы и интегрированы, образуют бэкграунд человека, который придает смысл появляющимся гештальтам и, следовательно, поддерживает определенный образ жизни на границе с возбуждением. Все, что не ассимилировано, теряется или остается интроектом, блоком для непрерывного развития.

Интегрированная личность обладает стилем, цельным способом выражения и общения. Он или она может не приспосабливаться к желательному, «хорошо приспособленному», социально полезному и желательному, или даже здоровому. Его назовут «эксцентричным» или «безответственным», «педиком», «чокнутым» или «уголовником»; он может быть анархистом, художником или поэтом, гомосексуалистом или бродягой. Но человек, обладающий стилем, не придет на терапию, по крайней мере, по своей воле. Люди, которые жаждут терапии и нуждаются в ней — это те, кто застрял в своей тревожности, своей неудовлетворенности, своих неполноценных отношениях и работе, своем несчастье. Им не хватает поддержки, для того типа контакта, который был бы необходимым, или желательным, или адекватным в ситуации, в которой они находятся.

Ныне любой существенный недостаток поддержки переживается как тревога. Обычно тревога — это то же самое, что недостаток кислорода, но и снижение или даже приостановка дыхания и вместе с этим снижение возбуждения и интереса может уже быть формированием реакции на потенциально опасную ситуацию (прикидываться мертвым) или на требование «контролировать себя». Существует много степеней раскоординации между поддержкой и контактными функциями, от изредка возникающего беспокойства, неуклюжести и смущения до хронической тревоги и паники. У нас сейчас нет времени углубляться в феноменологию этих раскоординации. Я хочу подчеркнуть только одну вещь: неуклюжесть и смущение — это потенциально творческие состояния, временное отсутствие баланса, которое мы переживаем на границе роста, когда мы одной ногой стоим на знакомой, а другой на незнакомой земле, само по себе переживание границы. Если мы мобильны и позволяем себе колебаться, мы можем поддерживать возбуждение, игнорировать и даже забыть о неуклюжести, достичь новой земли, а вместе с тем — большей поддержки. Эту грациозную неуклюжесть можно наблюдать в любом маленьком ребенке, пока он не социализируется и не начнет следовать цивилизованному требованию «не горячиться». Я знаю по собственному опыту, как трудно избавиться от интроектов, которыми мы были обременены большую часть своей жизни. В этой точке я почти всегда чувствую себя немного неуклюжей и смущенной. Прямо сейчас я чувствую некоторое напряженно, поскольку не до конца знаю, с кем я разговариваю, а точное — к кому обращаюсь. Но я также знаю, что перенесу это. Я научилась жить с неопределенностью без тревоги.

То, как мы способствуем развитию более гибких поддерживающих функций у наших пациентов, зависит от поддержки, которая есть у нас и нашего осознания того, что доступно у наших клиентов. Хороший терапевт не пользуется техниками, он применяет себя в и к ситуации со всем тем знанием, навыками и всем жизненным опытом, которые интегрированы в его бэкграунд и со всем осознаванием, имеющимся у него в любой данный момент. Потому я бы говорила скорее о стилях терапии, нежели о техниках. В рамках гештальт-терапии применима почти любая техническая методика, если она экзистенциальная, опытная и экспериментальная, применима в той степени, в которой может быть мобилизована поддержка, то есть, если пациент уже осознает, или можно сделать так, чтобы он осознал, что и как он делает сейчас, и он хочет экспериментировать с расширениями или альтернативами. Итак, мы начинаем с очевидного, с того, что непосредственно доступно осознаванию терапевта и клиента, и мы двигаемся отсюда маленькими шагами, которые непосредственно переживаются и, следовательно, легче ассимилируются. Это времяемкий процесс, который иногда неверно понимается теми, кто жаждет легких восторгов и волшебных результатов. Но чудеса — результат не только интуиции, но и времени. Я с подозрением отношусь к чудотворцам, а мгновенные прорывы меня утомляют. Чаще всего они приводят к негативной терапевтической реакции, к ухудшению или даже к психотическому срыву. Здесь виден недостаток уважения к экзистенциальному положению клиента, неприятие его таким, как он есть в этот момент, и попытка отправить его побыстрее туда, где, по-нашему, он должен быть. Это ничего не дает ни для развития осознавания и самостоятельности клиента, ни для роста терапевта.

ЛОРА ПЕРЛЗ

Обучающие программы по гештальт терапии